ДАТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

В 1880–1890-е гг. стали широко известны и получили признание за пределами своих стран такие писатели, как А. Стриндберг, К. Гамсун, Х. Ибсен (переводы и постановки которых в то время пользовались неизменной популярностью), многое сделал для установления связей с Россией датский критик Г. Брандес.

 На рубеже веков на волне продолжающегося интереса к этим несколько «экзотическим» литературам стали появляться произведения новых североевропейских авторов, среди которых было немало датчан.

Доля датской литературы в общем скандинавском наследии, переводившимся в России, была достаточно скромной (за исключением работ Г.Х. Андерсена и Г. Брандеса), однако именно творчество писателей Дании в отечественных изданиях отличалось наибольшим разнообразием: в этот момент были изданы и произведения представителей модернизма и различных модификаций реализма, развивавших в том числе и открытия А.П. Чехова, и литературные произведения писательниц, что соответствовало ажиотажу вокруг женского литературного творчества, и т.д.

Широкое признание скандинавской литературы в России в начале ХХ в. во многом объяснялось общностью тем и проблем, единством эстетических исканий и общей перестройкой художественной системы, охватившей всю Европу. 

Надо также принять во внимание особый северный колорит этих литературных произведений, привлекавший многих. Так, например, М. Горький в письме Л.А. Никифоровой от 1910 г. писал: «Скандинавы интереснее и серьезнее всех в наши дни». 

На общности скандинавской и русской литератур настаивал критик Л. Василевский: «У северных авторов вообще много родственного, «конгениального» нашей русской душе»  . 

А Е. Колтоновская, сопоставляя произведения северных и отечественных модернистов, даже отдавала предпочтение скандинавам, обнаруживая в их прозе «больше свежести, непосредственности и здоровья. Они не утратили связи с землей, природой» . 

Наиболее образно фурор, произведенный скандинавской литературой, описал критик Ю. Веселовский: «Словно мощный водопад северных стран, который, низвергаясь с отвесной неприступной скалы, широким, властным потоком несется затем по долине <…>, могучими, живительными струями разлились, ближе к концу XIX века, по всем главным европейским литературам новые мысли, картины и образы, созданные творческим воображением скандинавских писателей».

Среди датских писателей было немало тех, кто в начале ХХ в. по

популярности в России мог поспорить с почитаемыми и сейчас

скандинавскими писателями, однако в отличие от последних (уже

упоминавшиеся Стриндберг, Гамсун, Ибсен) в настоящее время их имена

оказались совершенно неизвестны отечественному читателю. 

О ТВОРЧЕСТВЕ И ЖИЗНИ ГЕРМАНА БАНГА

Творчество Карин Михаэлис (1872-1950) прогремело в России на волне возрастающего интереса к женскому творчеству вообще и феминистской проблематике в частности. Оно кажется актуальным и современным даже в наши дни. Все ее произведения посвящены анализу женской психологии, от ее внимания не ускользают ни скрываемые мысли девочки-подростка, ни переживания матери семейства, ни тоска начинающей стареть женщины. И проза Михаэлис произвела оглушительное впечатление в России именно тогда, когда отечественное женское движение стало интенсивно развиваться, когда начали работать женщины-критики и писательницы. Скандальную известность датчанке обеспечивали и демонстрации, которыми в некоторых европейских странах встречали ее произведения. Это, а также разработка Михаэлис таких жанров, как исповедь, роман в письмах, дневниковые записи и др., обеспечили достаточно долгий интерес к ее творчеству со стороны отечественных читателей и критиков.

Произведения Хенрика Понтоппидана (1857-1943), почти каждое из которых так или иначе затрагивает религиозную проблематику, пришлись на время, когда обсуждение вопросов веры оказалось в повестке дня. К тому же вплоть до последних своих работ датский писатель оставался в русле реалистического направления, благодаря чему многие критики называли его романы энциклопедией датской деревенской и городской жизни, что корреспондировало с основной направленностью русской литературы. Неслучайно именно Понтоппидан в 1917 г. стал вторым датчанином (после выдающегося поэта Карла Гьеллерупа), получившим Нобелевскую премию по литературе. В его произведениях представлено множество характеров, каждый из которых детально прорисован, выявлены его неповторимые черты, даны портретные и речевые характеристики, а все повествование оснащено емкими и колоритными деталями. Подобное удачное сочетание религиозно-философской проблематики и реалистического направления и оказалось близким русским литераторам и журналистам и вызвало отклики в печати.

Йоханнес Йенсен (1873-1950), за свою долгую жизнь несколько раз менявший творческую манеру письма, внес значительный вклад в развитие датской литературы. Разработанная им концепция истории, ориентация на мифологию и даже созданный им самостоятельный жанр «мифы», оригинальность сюжетных решений вывели словесность Дании на качественно новый уровень. Также закономерным представляется тот факт, что именно Йенсен стал третьим и последним на данный момент датским лауреатом Нобелевской премии по литературе. Безусловно, писатель развивался в течение всей своей писательской карьеры, однако и читатели начала ХХ в. могли познакомиться с определяющими художественными принципами его творчества.

Отто Рунг (1874-1945), больше внимания уделявший философским размышлениям и характеристикам персонажей, нежели развитию действия, в Дании до сих пор почитается как один из наиболее последовательных представителей реалистического направления в искусстве начала ХХ в., хотя в его творениях можно усмотреть множество новаций: так, он едва ли не первым обратил внимание на противоборство и при этом неразрывную взаимосвязь между человеком и машиной, что само по себе стало первостепенной проблемой ХХ в. А один из его наиболее значительных романов «Вереница теней» рисовал картину распада датского общества на рубеже веков.

Йоханнес Йоргенсен (1866-1956) являлся одним из первых датских авторов, творчество которого находилось под сильнейшим влиянием символизма. Его стихотворные и прозаические работы демонстрировали прекрасное знакомство с наследием французских модернистов, при этом датчанин увлекался католическими символами и сложными ассоциативными рядами. Благодаря этому, его творчество, наполненное религиозными символическими подтекстами, получило отклик в России начала ХХ в.

Несомненно, именно эти авторы активно переводились в России в начале ХХ в. Они были интересны отечественному читателю своим творческим разнообразием и в то же время сходством – мастерство психологических описаний, острота тем, внимание к «женскому вопросу», религиозная составляющая, мифотворчество, внимание к проблеме «человек-машина», обилие символов в произведениях и т.д. – вот что служило основой для переводов и разворачивающихся дискуссий вокруг этих фигур, хотя можно заметить, что недостаточная зрелость русской литературоведческой науки не позволила увидеть многих точек соприкосновения, которые с очевидностью обнаруживаются сейчас (сходство метаний героя Понтоппидана с религиозными исканиями в России; мифотворчество Йенсена с устремленностью к мифологизму русских писателей). Каждый из представленных авторов обладал мощным потенциалом и достаточной известностью в Дании и Европе, чтобы получить соответствующую оценку и в России. Подробный анализ откликов русской критики на произведения этих датских авторов помогает понять «издержки» и достижения русской критики, работавшей в сфере изучения межлитературных связей.

Статьи в русских изданиях, посвященные приезду Германа Банга в Россию и его кончине

В 1879 г. выходит одно из самых известных критических литературных исследований Банга – сборник статей «Реализм и реалисты» (“Realisme og realister”), обращенное к творчеству как датских (Й.П. Якобсена, Х. Драхмана, С. Скандорфа, К. Гьеллерупа, Э. Скрама и др.), так и французских писателей (О. де Бальзака, А. Дюма-младшего, Э. Золя и др.).

Постепенно критические статьи Банга о литературе становятся очень популярными, затмевая очерки самого Георга Брандеса, который до 1883 г. жил в Германии и в Дании печатался достаточно редко. Возвращение прославленного критика привело к напряженному противостоянию двух авторов на страницах газет с резкими замечаниями, например, Банга о том, что подход Брандеса «устарел»44.

Написанный в 1883 г. роман «Графиня Урнэ» / «Федра» (“Fdra”, 1883) также не был принят публикой во многом из-за образа главной героини, употребляющей алкоголь и морфий.

Чувствуя обиду на датскую публику, Банг решает в 1885 г. уехать из страны и переезжает в Берлин, откуда он вскоре был вынужден уехать из-за едкой заметки о семье кайзера. Он перебирается в Майнинген, Вену, а позднее в Прагу.

Именно к 1885-1886 гг. относится серьезное признание датской и европейской публикой творчества писателя, и уже повесть «У дороги» (“Ved vejen”, отдельно опубликована в 1898 г.) (из сборника «Странные рассказы» (“Stille Eksistenser”, 1886)) имела оглушительный успех. Именно в этом произведении писатель отходит от реализма, обращаясь к импрессионистической манере, чтобы передать «мгновенное впечатление» от происходящего. Норвежский исследователь Ю. Борген так описывает эту особенность: «У Банга все впечатления даются в какой-то магической одновременности: любящий взгляд… дорога, на ней вздымающаяся пыль… и – в то же мгновение – артиллерийская канонада…»45. Сам писатель в письме своему другу Питеру Нансену так описывал произошедший в его творчестве переворот: «Я прилагаю все свои силы, чтобы зафиксировать впечатление, каждое впечатление точно, тщательно и полно, и я никогда не думаю о цельности» 46 [перевод мой. - А.Л.].

Из Праги Банг возвращается на родину, где в 1889 г. выходит его новый роман «Тине» (“Tine”), неоднозначно встреченный публикой и критикой, которая не приняла импрессионистичную манеру повествования. Скандальной была и тема романа – позорное поражение Дании 1864 г. в войне с Пруссией и Австрией, на фоне которого разворачивается история любви.

Книги Банга в 1880-е гг. продавались плохо, и, несмотря на колоссальный объем работ (журналистика, литературная критика, театральные постановки и т.д.), писатель ощущал недостаток денег, заглушая нужду алкоголем, морфием и опиумом. Поэтому неудивительно, что в 1891 г. он предпринимает попытку самоубийства, однако врачам удалось его спасти.

После этого Банг вновь решает покинуть не расположенную к нему Данию, и в начале 1890-х гг. переезжает в Париж, где в театре Эвр руководит постановками многих спектаклей. Именно во Франции он начинает чувствовать себя востребованным. Банг оставил о себе восторженное воспоминание: «Он облагородил наш театр, заразительность его уроков чувствовали все», «В нем горел необыкновенный огонь», «Банг щедро тратил самого себя…»

Именно после триумфальных постановок Ибсена в Париже Банг чувствует новый прилив сил и пишет «Роман больничной сиделки» / «Роман сестры милосердия» / «Холм Людвига» / «Усадьба Людвигсбакке»48 (“Ludvigsbakke”, 1896) по мотивам своего пребывания в госпитале Копенгагена в 1891 г. И теперь датская критика встретила произведение очень благожелательно, были даже переизданы предыдущие романы. Таким образом, подлинное открытие Банга на родине состоялось лишь в конце 1890-х гг.

В 1898 г. Банг публикует роман «Белый дом» (“Det Hvide Hus”), а в 1901 г. – «Серый дом» (“Det Gr Hus”), своеобразное продолжение первого произведения. В начале ХХ в. Банг – уже признанный датский писатель с изданным собранием сочинений, который переводится на разные европейские языки, участвует в постановках Королевского копенгагенского театра, публикует авторитетные статьи в уважаемых журналах. Его последними завершенными романами, помимо многочисленных рассказов и новелл, стали «Микаэль» (“Mikaёl”, 1904) и «Без родины» (“De uden Fdreland”, 1906).

Но несмотря на известность и достаточную обеспеченность, Банг не мог чувствовать себя спокойно в Дании: из-за нетрадиционной ориентации ему часто приходилось общаться с полицией, критики разбирали его поведение, а не произведения. Во многом это стало причиной предпринятого датским писателем кругосветного путешествия, в ходе которого Банг успел посетить Россию, Польшу, Германию и США. Он планировал побывать в Японии, Китае, Индии, Египте и Италии, однако скоропостижно скончался в небольшом городе Огден, штат Юта, США. До сих пор его смерть остается загадкой, так как внятных причин, почему писатель потерял сознание в поезде и больше не пришел в себя, не было названо.

В течение всей своей жизни Банг сталкивался с насмешками и непониманием как его личной жизни, так и его творчества. Все это привело к постепенному усилению в последних произведениях мотивов безысходности, опустошенности и пониманию жизни как лишенной смысла.

Русская критика начала ХХ в. о творчестве и жизни Карин Михаэлис

В ходе своего достаточно краткого визита в Россию (не более недели) датчанин побывал в Москве и Санкт-Петербурге, присутствовал на спектакле Московского Художественного театра «Месяц в деревне» и познакомился с К.С. Станиславским. Эта постановка произвела на датского автора настолько сильное впечатление, что, по воспоминаниям писателя А. Койранского, «не мог заснуть всю ночь ни на минуту»177 , так как обдумывал увиденное. Утром Банг признался: «Хотя это было превосходно … я никак не мог согласиться с господином Станиславским»178. Более развернутые впечатления от знакомства со знаменитым режиссером и его постановкой датский писатель изложил в своих письмах в датскую газету. К сожалению, в России они не были напечатаны. В первом письме Банг выделяет двух лидеров европейского театрального искусства – Макса Рейнхардта и К.С. Станиславского, называя последнего «львом, играющим с собачками»179 [перевод мой. – А.Л.]. Во втором письме датчанин описывает свои восторженные впечатления от спектакля, удивляясь, насколько в России медленная жизнь (судя по постановке). Он отдает должное мастерству постановки сцен в спектакле Станиславского. Его поражает картина, в которой пять человек сидят, и больше ничего не происходит: «Тому, кто не видел этого, я не в силах передать свои чувства, которые вызывал ряд картин, создаваемый этими сидящими людьми, которые просто поворачивали головы, пересаживались, откидывались на спинку дивана, судорожно сжимая горло» 180 [перевод мой. – А.Л.]. В двух последних письмах Банг осветил историю театра и сумел ярко передать стиль репетиций Станиславского: «Внезапно говорит: Испугайся! И одиннадцать человек лицом и телом представляют страх. Все движения тела, лица, каждый нерв – страх» 181 [перевод мой. – А.Л.]. Таким образом, даже в своих последних статьях датский автор стремился передать читателям на родине свой интерес к России и дать представление о ее известных людях.

Также во время своего визита в Россию Банг выступил с лекциями-чтениями своих произведений (отрывки из романа «Микаэль», рассказы «Смерть маэстро» и «Пастор»). Сам Банг в воспоминаниях о своих чтениях признавался, что именно эти его произведения больше всего полюбились его поклонникам, и их публика встречала с неизменным восторгом, поэтому выбор работ для чтений в России был очевиден.

Несколько газет написали заметки о приезде известного датского литератора в Москву, анонсируя его доклад в Польском доме. Из этих статей русский читатель мог узнать не только о маршруте кругосветного путешествия («объездил почти всю Европу, был в Австрии, Германии, Норвегии, Швеции … Его воображению рисуется Нью-Йорк, Цейлон, Иокогама…» 182 ), но и о сферах его деятельности (писатель, журналист, режиссер) и творческих планах («По возвращению в Данию Банг поставит в своем театре «Три сестры» и «Дядю Ваню» - только сначала он хочет посмотреть, “как это выходит у Станиславского”» 183 ). В другой статье давались портрет и характеристика датского писателя: «Герман Банг – маленький, беспомощный человек, лет 55, с усталым лицом и большими грустными глазами. … Удивительно милый собеседник этот северянин-скиталец … , его можно часами слушать, нисколько не утомляясь» 184 и подчеркивалось его глубокое уважение к русской литературе: «Чехов! Это, - восклицает Банг, - не учитель даже мой, а брат, душа которого я чувствую в его страницах как близкую мне душу по крови»185.

В прессе приезд Банга не остался незамеченным, и все статьи о его визите в Россию заканчивались фразой, анонсирующей его выступление в Польской библиотеке. Однако на сами чтения пришло поразительно мало людей. Корреспонденты объясняли это по-разному: кто-то считал, что чтения сорвались из-за того, что «автор не владеет русским языком»186 (однако Банг читал по-немецки, на языке, который в начале ХХ в. понимало большинство образованных читателей), другие журналисты обвиняли организаторов мероприятия («они точно заботились, чтобы сделать из выступлений Банга секрет, позабыли сколько-нибудь заблаговременно оповестить о чтении, не приняли никаких мер, чтобы привлечь внимание»187). Вторая причина кажется более вероятной, так как первые заметки о выступлении датского писателя появились в газетах 6 декабря 1911 г., именно в тот день, когда и должно было состояться выступление.

Само выступление Банга, судя по отзывам в газетах, имело оглушительный успех среди публики, присутствовавшей в зале. Во многих статьях слышится удивление манерой датского автора представлять свои произведения: «Банг читает… Впрочем, это слово совсем здесь не годится. Прежде всего, он на эстраде – без книги. … Он скорее играет, чем читает» 188 . Журналисты честно отмечают первоначальное недоумение и неприятие русской публики такого выступления: «Первое впечатление было чрезвычайно неприятное. Какая-то волна враждебности прокатилась по зале. Эта декламация… этот театральный пафос… Ведь он не актер, а писатель!.. Зачем он ломается!..»189. Однако в течение выступления отношение публики к Бангу изменилось: к его чтению привыкли и прониклись его искренностью, поэтому в конце «его проникновенные печальные глаза встречали со всех сторон лишь дружелюбные взоры и взволнованные лица, а зала гремела такими аплодисментами, точно она была полна несметной толпой»190.

Общая характеристика творчества Йоханнеса Йенсена

На рубеже XIX-ХХ вв. к освещению своего исторического прошлого приступили и сами женщины. Е.О. Лихачева, М.Н. Дитрих и Е.Н. Щепкина попытались дать обоснованное развернутое объяснение женского неравноправия. Истоки женской несвободы они видели во влиянии православия в его византийском изводе. Следует отметить, что женщине-исследователю в то время было крайне сложно получить самостоятельную отдельную публикацию, поэтому брошюру Дитрих «Русская женщина великокняжеского времени»283 следует признать большой удачей, обычно женщины удостаивались издания своих работ только в журналах (хотя, например, публикацию Щепкиной Е.Н. «Женщины в русских университетах» в журнале «Вестник Европы» также можно считать большим достижением автора284).

Многое изменил Первый Всероссийский женский съезд (1908), на котором более 150 участниц в своих докладах в выступлениях попытались дать объективную оценку существующей ситуации и показать способы ее изменения. Отчеты об этом и последовавших за ним других съездах публиковались в журналах и получили широкое общественное освещение 285 . Помимо съездов из-за общего нарастания политизации в стране между революциями 1905 и 1917 гг. возникает множество женских союзов, объединенных разными идеями: Союз равноправия женщин, Общество защиты женщин, Общество улучшения участи женщин и др.

Также постепенно женщины получают в свое распоряжение органы печати, благодаря множеству усилий активно издаются журналы, нацеленные только на женскую часть населения. По мнению авторов учебного пособия «Феминология», эти журналы можно считать «провозвестниками идеи равноправия полов»286. Среди «женских журналов» можно назвать следующие: «Женский вестник», «Женское дело», «Союз женщин» и др. Статьи, посвященные женскому вопросу, публиковал также и известный журнал «Вестник Европы». Например, к числу показательных напечатанных там работ можно отнести публикацию Е. Дрентельн «Мужчина и женщина перед лицом будущего» 287 , в которой врач пишет о необходимости помнить, что о свободе женщина задумалась благодаря деятельности мужчин, «она обязана этим стремлением не только своему проснувшемуся в ней самосознанию, но и условиям жизни, при которых возможно ее освобождение»288. Таким образом, в рядах участниц женского движения появляются голоса, которые призывают к умеренности в суждениях, женское движение не должно выступать против мужчин, оно должно помнить о своих защитниках и покровителях.

Двумя главными журналами женского движения того времени следует признать журналы «Союз женщин» (редактор – М.А. Чехова) и «Женский вестник» (редактор – М.И. Покровская). Оба журнала публиковали тенденциозные статьи по вопросам равноправия. При этом лидеры «Женского вестника» и «Союза женщин» стремились идти на компромисс и сохранить единство женского движения, не дать ему распасться на части. «Женский вестник», как считала редакция, взял на себя миссию «разбудить» русскую женщину, при этом за более чем десятилетнее существование он не утратил популярности, несмотря на агрессивную «мужскую» критику этого издания. Как пишет главный редактор, известный врач М.И. Покровская, «Женский вестник» стремится пробудить сознание женщин, заставить их задуматься над своим положением, искать из него выход»289. Таким образом, женщины в начале ХХ в. имели издания, тематикой и идейным наполнением обращенные исключительно к ней, целью которых было вовлечение ее в активную общественную деятельность.

С помощью собраний, журналов, посвященных исключительно проблемам женщин, женское движение отстаивало свои интересы и идеи. Так, например, в 1897 г. в России было уже несколько миллионов женщин, самостоятельно зарабатывающих себе на жизнь290, и с каждым годом эта цифра росла. Нередким было обращение к литературной деятельности: женщины работали в редакциях различных журналов и газет (делали переводы, писали рецензии, корректировали тексты и т. д.). Это сразу было отмечено критикой (еще в конце XIX в.): «Никогда в русской литературе не было так много женщин-писательниц, как в настоящее время... Писательница с именем, журналистка, сотрудница газеты, переводчица -далеко не редкое явление в русском обществе»291.

Одновременное вхождение в литературу многих женщин-писательниц (Л.Д. Зиновьева-Аннибал, Н.И. Петровская, Е.А. Нагродская, Анна Мар и др.)292 в начале ХХ в. само по себе ярко подчеркнуло необходимость изменения подходов к традиционному решению женского вопроса. При этом сами авторы нередко в своих произведениях так или иначе затрагивали эту проблему. Как пишет в своей статье критик Н.И. Надеждин, «женщина-писательница … отразила в своих сочинениях все главнейшие настроения минуты» 293 . Он подчеркивал способность женщин наравне с мужчинами уловить спорные моменты современности и воплотить их в художественной форме. Безусловно, подобные одобрительные оценки не могли не повлиять на интерес к женскому творчеству и его обсуждение в окололитературной среде.